Когда в прошлом году я прочитал «Не навреди. История о жизни, смерти и нейрохирургии», я думал, что на этом, собственно, и всё. А потом я увидел в сети дилогию, в которой «Не навреди» продолжалась «Призванием». Книгу-то я скачал в тот же день, а вот добрался только сейчас.
Spoiler:
Все мои подчиненные гораздо моложе меня; они по-прежнему полны здоровья и самоуверенности, которая свойственна молодости. В их годы и я был таким же. Молодые врачи имеют лишь приблизительное представление о реальности, которая ждет многих пожилых пациентов. Я же теперь, готовясь к выходу на пенсию, утрачиваю чувство отстраненности от пациентов. Вскоре мне предстоит примкнуть к низшему классу — классу пациентов — так же было и до того, как я стал врачом. Не быть мне больше одним из избранных.
Прежде всего и первую очередь «Призвание» — это способ Генри Марша попрощаться с профессией, с читателем и с жизнью, большая часть которой уже прожита, а того, что осталось совсем немного. Конечно, почтенный возраст автора чувствовался и в его литературном дебюте, но именно в своей второй и по совместительству последней книге, заслуженный нейрохирург серьёзно и по-настоящему задумывается о давящей, пусть и небольшой, но ничем не занятой массе времени после ухода на пенсию, о старости и старческих же недугах, а также о смерти, которая хоть и может поразить любого человека в любой момент времени, но по большому счёту остаётся абстракцией до тех пор, пока кожа не покрывается морщинами, сердце сбоит и бывшая до того безупречной память слабеет, теряя из своих хранилищ то какую-нибудь мелочёвку, то что-то серьёзное и важное.
Проработавший тридцать с лишним лет, оперировавший головной и спинной мозг у тысяч пациентов, доктор Марш всё больше и больше задумывается о том, что будет с его собственным мозгом по мере приближения к неизбежному и в тот час, когда ударит колокол. Конечно, он знает всё о самом загадочном и непостижимом из всех известных современной науке органов, кроме выводов сделанных в самых передовых исследованиях, и всё же... Одно дело оперировать чужой мозг, чтобы больной стал здоровым или безнадёжный больной получил бы отсрочку, другое дело — самому приближаться к концу.
В одной книге абсолютно субъективные, никого ни к чему не призывающие размышления о проблемах эвтаназии и вечном конфликте материализма с верой, желанием, мечтой человека о жизни после смерти, о бессмертной нетленной душе и о Боге. Нет, книга вовсе не об обращении старого атеиста в веру на склоне лет и не твёрдом отрицании человеком науки антинаучных домыслов. В посвящённых воспоминаниям отступлениях Марш знакомит читателя со своими детскими страхами, многолетними хобби и теми мгновениями, когда он по мере осознания себя и мира вокруг испытывал состояние восторга и единения со вселенной и жизнью во всех её проявлениях.
Насмотревшись за годы своей практики на страдающих от мучительных болей или впавших в бессрочное вегетативное состояние, беспомощных и зачастую ничего вокруг себя не сознающих пациентов, Марш всерьёз опасается, что и его в старости постигнет та же участь. Опасения дополняются воспоминаниями о медленно умиравших отце и матери, в результате чего книга стала не то что бы воззванием за эвтаназию, но обширным размышлением на тему узаконенного в одних, но запрещённого в других странах искусственного прерывания жизни неизлечимого больного как по его собственной воле, так и по воле его родственников. Должен ли совсем ещё молодой или уже дряхлый и измождённый человек испить свою чашу до дна? Или же нет ничего преступного и аморального в том, чтобы в отсутствии перспектив исцеления добровольно уйти из жизни, заснуть вечным сном, избавив себя от нестерпимых мук и унижения, а близких от напрасных переживаний, хлопот и финансовых затрат?
Накопив за свою сначала бедную, а затем пусть и не богатую, но вполне обеспеченную жизнь кучу вещей, потратив на возню с ними массу времени, постаревший Марш задумывается о том, так ли ему нужно всё это барахло? Много ли вообще нужно человеку для счастья? Испытав в своё время восторг, подобный тому, что испытывали люди, позже описывавшие своё состояние не иначе, как божественное озарение и просветление, он не проникся ни одним из распространившихся по миру учений, но, в конце концов, при всех своих объективных знаниях пришёл к своеобразной границе между рациональной наукой и иррациональной убежденностью в реальности необъяснимых и невозможных чудес.
Я был плохим сыном. Я редко навещал отца после смерти матери, хотя и жил неподалеку. Меня раздражала его старческая забывчивость и огорчало, что он уже не тот человек, которого я всегда знал.
Также книга о времени, когда пришла пора собирать камни. В «Призвании» Марш знакомит читателя не только со своей молодостью и детством, но и с историей своей семьи. От детских воспоминаний родителей до их знакомства в Германии тридцатых годов, когда в стране уже набирал силу фашизм. От работы, которой они отдавали себя, перебравшись в Британию, до разделения наследства между повзрослевшими детьми. От школьных лет самого автора к покупке одинокого, заброшенного, забытого и, конечно, захламленного домика на берегу Темзы, с банальной, но всё равно жутковатой историей предыдущего владельца. Домика, работа по капитальному ремонту которого должна заполнить собой образовавшейся после выхода на пенсию вакуум безделья и в тоже время стать бессмысленным, но в тоже время очень важным протестом против неизбежного.
Иными словами, «Призвание» — это в том числе способ обернуться, чтобы даже не взрослыми глазами, а убелённым сединой посмотреть на успехи, провалы и сущие казалось бы пустяки, осознав ошибки там, где раньше всё казалось идеальным и правильным.
Я подумал о целой армии менеджеров, которые управляют больницей, и о стоящих над ними политиках: все они виноваты не меньше меня, но сегодня ночью они будут сладко спать в своих постелях, возможно, видя сны об установленных правительством целевых показателях или о выходных в загородном отеле, и никому из них не придется общаться ни с пациентами, ни с их родственниками.
— А ведь я еще помню времена, когда в деревне были настоящие магазины. Ваш последний, — вздохнул я. — Сейчас тут сплошь винные бары да модные бутики. Вы видели бывшую больницу вниз по дороге? Я когда-то работал в ней. Теперь там жилье для богачей. Все сады застроили, наверное. Место было слишком красивым, чтобы оставить его какой-то больнице.
Думаю, эта часть книги будет особо понятна и близка жителям так называемого пространства СНГ. Честно скажу, что я не имею ни малейшего представления о том, какой была британская медицина в конце, в середине и в начале двадцатого века. Я не знаю какие там сейчас порядки, какие реформы продвигаются, а какие только планируются. Но в том, что описывает автор, я вижу перемены схожие с теми, что случились в России, Украине, Белоруссии и пр. республиках с переходом от советского здравоохранения к конкурентной борьбе свободного рынка.
Естественно, и в государственной, и в частной клинике подход зависит от конкретного врача. Попав со «Скорой помощи» в городскую государственную больницу запросто можно было столкнуться и с халатностью, и с корыстью, от которой не получишь никакого лечения без должной, неофициальной оплаты. В частной же клинике, хочешь того или не хочешь, заплатишь записанную в официальный прайс сумму, зато получишь именно ту помощь, то лечение, какое тебе необходимо и, вполне может быть, встретишь такого врача, которому будешь благодарен всю оставшуюся жизнь.
Но очевидно, что частные случаи — одно, тенденции — совсем другое. Двадцатый век буквально фонтанировал гуманистическими и даже утопическими идеями, часть которых пусть и с грехом пополам, но удалось хоть как-то реализовать. Но время бежит. Темп жизни ускоряется. И двадцать первый век, век бизнеса и глобального рынка диктует свои законы. Пациент превращается в клиента, врач в сотрудника медицинской сферы услуг, а показатели здоровья населения отступают и теряют значение перед показатели успешности, доходности медицинских центров, клиник, поликлиник и лечебниц.
Читатель, конечно, может поспорить с автором, указав на консерватизм с происходящей из него узостью взглядов, различающих только проблемы, да недостатки. Пожилой человек рассматривает ситуацию только с одной стороны, критикуя реализуемые правительством планы за разрушение самих устоев медицины и само действующее рука об руку с крупным бизнесом правительство за непростительную глупость. Возможно, мистер Марш мог бы посмотреть шире, увидев таким образом и лучшую сторону разгромленных им инициатив, и заманчивые, выгодные как финансистам с чиновниками, так и врачам с пациентами перспективы? Или, может быть, он прав и ни к чему хорошему чрезмерное проникновение бизнеса и бюрократии в специфические области не принесёт?
Предгорья Гималаев на горизонте скрываются из виду. Зазубренные листья бананового дерева, растущего на рисовом поле рядом с больницей, начинают дрожать и ударяться друг о друга на ветру. Стайка мелких птиц взметнулась в воздух, словно горсть листьев, и тут же растворилась в небесах. Окна в кабинете для приема амбулаторных больных открыты — комнату наполняет упоительный запах мокрой земли, а лежащие передо мной истории болезни сметает со стола порывом ветра. Электричество то и дело пропадает, и на несколько минут комната погружается во тьму. Прямо над головой раздается раскат грома, эхо от которого разносится по округе.
Квартира расположена на шестнадцатом этаже типичного дома советской эпохи. Вид из окна жутковатый: огромным кругом стоят идентичные друг другу обшарпанные многоэтажки, а в центре кольца — обветшалая школа и поликлиника. Такой вот Советский Стоунхендж.
Экзотика, сэр! Извольте откушать. А, если серьёзно, то в первой книге вся экзотика исчерпывалась коротким рабочим посещением Украины заслуженным британцем, в «Призвании» автор же не раз и не два отвлекается от рассказа о своём прошлом и настоящем в туманном Альбионе, чтобы уделить время своему пребыванию как на Украине, так и в пограничном с Индией и Китаем Непале.
Непал на страницах книги стала своеобразной смесью из рождённого в природном изобилии и местной моде буйства красок замешанных в одном котле с вездесущей грязью, землетрясениями, войной, неразберихой во власти, нищетой, почти что тотальной неграмотностью, безработицей и великим множеством запущенных болезней. В результате помощь, получившему образовании в Англии знакомому нейрохирургу, стала настоящей битвой! Вид гималайских вершин из окна захватывал дух, но немногие успехи всё равно отвоёвывались у окружающего красочного бедлама благодаря стойкости немногих, да вопреки почти всему и всем.
С Украиной у мистера Марша получилось, естественно, иначе. В первой книге визит британца с мировым именем прошёл под флагом благотворительного подвига вопреки постперестроечному и постсоветскому развалу. В «Призвании» Марш возвращается в республику уставшим, измотанным и с «разряженными батарейками». За годы между первой и второй книгой страна пережила Майдан и вступила в АТО (антитеррористическую операцию) или, в зависимости от точки зрения, в гражданскую войну против самопровозглашённых Донецких и Луганских народных республик. К слову, политики в посвящённым украинским событиям частях текста буквально несколько строчек и это очень хорошо, потому что благодаря этому книга не провоцирует читателя. Или, по крайней мере, не провоцирует настолько, чтобы возникло желание вычеркнуть книгу и автора из памяти в силу принципиальных разногласий.
Главное же из случившегося на Украине с мистером Маршем — это то, что при всём своём, пусть и порядком угасшем энтузиазме он, в конце концов, напоролся на непробиваемую стену. И стена эта была вовсе не из экономической разрухи или политических разногласий. Просто в одной неприятной ситуации британский менталитет попытался исправить положение тем способом, какой обычно использовался в лондонской клинике, но всё пошло совсем не так, как предполагалось. Потому что столкнулись два уклада, два разных представления о том, что делать и как быть в одной, другой и третьей ситуации. Марш хотел как лучше, но ничегошеньки разрулить не получилось.
Что выходит в итоге? Однозначно можно сказать, что «Призвание» — это стоящая, заслуживающая внимания книга, но… В силу поднятых автором проблем вторая и последняя часть мемуаров британского нейрохирурга оставляет ощутимо более тяжелый осадок по сравнению с дебютным «Не навреди». Пусть это прозвучит банально и предсказуемо, но, если кто-то из читающих этот текст захочет сам познакомиться с творчеством врача, чьи руки в своё время потрудились во множестве черепов и позвоночниках, лучше начать с книги, взявшей в своё заголовок кусочек клятвы Гиппократа, чтобы потом, в зависимости от полученных впечатлений определиться с желанием погрузиться в прощальное продолжение.
Прежде всего и первую очередь «Призвание» — это способ Генри Марша попрощаться с профессией, с читателем и с жизнью, большая часть которой уже прожита, а того, что осталось совсем немного. Конечно, почтенный возраст автора чувствовался и в его литературном дебюте, но именно в своей второй и по совместительству последней книге, заслуженный нейрохирург серьёзно и по-настоящему задумывается о давящей, пусть и небольшой, но ничем не занятой массе времени после ухода на пенсию, о старости и старческих же недугах, а также о смерти, которая хоть и может поразить любого человека в любой момент времени, но по большому счёту остаётся абстракцией до тех пор, пока кожа не покрывается морщинами, сердце сбоит и бывшая до того безупречной память слабеет, теряя из своих хранилищ то какую-нибудь мелочёвку, то что-то серьёзное и важное.
Проработавший тридцать с лишним лет, оперировавший головной и спинной мозг у тысяч пациентов, доктор Марш всё больше и больше задумывается о том, что будет с его собственным мозгом по мере приближения к неизбежному и в тот час, когда ударит колокол. Конечно, он знает всё о самом загадочном и непостижимом из всех известных современной науке органов, кроме выводов сделанных в самых передовых исследованиях, и всё же... Одно дело оперировать чужой мозг, чтобы больной стал здоровым или безнадёжный больной получил бы отсрочку, другое дело — самому приближаться к концу.
В одной книге абсолютно субъективные, никого ни к чему не призывающие размышления о проблемах эвтаназии и вечном конфликте материализма с верой, желанием, мечтой человека о жизни после смерти, о бессмертной нетленной душе и о Боге. Нет, книга вовсе не об обращении старого атеиста в веру на склоне лет и не твёрдом отрицании человеком науки антинаучных домыслов. В посвящённых воспоминаниям отступлениях Марш знакомит читателя со своими детскими страхами, многолетними хобби и теми мгновениями, когда он по мере осознания себя и мира вокруг испытывал состояние восторга и единения со вселенной и жизнью во всех её проявлениях.
Насмотревшись за годы своей практики на страдающих от мучительных болей или впавших в бессрочное вегетативное состояние, беспомощных и зачастую ничего вокруг себя не сознающих пациентов, Марш всерьёз опасается, что и его в старости постигнет та же участь. Опасения дополняются воспоминаниями о медленно умиравших отце и матери, в результате чего книга стала не то что бы воззванием за эвтаназию, но обширным размышлением на тему узаконенного в одних, но запрещённого в других странах искусственного прерывания жизни неизлечимого больного как по его собственной воле, так и по воле его родственников. Должен ли совсем ещё молодой или уже дряхлый и измождённый человек испить свою чашу до дна? Или же нет ничего преступного и аморального в том, чтобы в отсутствии перспектив исцеления добровольно уйти из жизни, заснуть вечным сном, избавив себя от нестерпимых мук и унижения, а близких от напрасных переживаний, хлопот и финансовых затрат?
Накопив за свою сначала бедную, а затем пусть и не богатую, но вполне обеспеченную жизнь кучу вещей, потратив на возню с ними массу времени, постаревший Марш задумывается о том, так ли ему нужно всё это барахло? Много ли вообще нужно человеку для счастья? Испытав в своё время восторг, подобный тому, что испытывали люди, позже описывавшие своё состояние не иначе, как божественное озарение и просветление, он не проникся ни одним из распространившихся по миру учений, но, в конце концов, при всех своих объективных знаниях пришёл к своеобразной границе между рациональной наукой и иррациональной убежденностью в реальности необъяснимых и невозможных чудес.
Я был плохим сыном. Я редко навещал отца после смерти матери, хотя и жил неподалеку. Меня раздражала его старческая забывчивость и огорчало, что он уже не тот человек, которого я всегда знал.
Также книга о времени, когда пришла пора собирать камни. В «Призвании» Марш знакомит читателя не только со своей молодостью и детством, но и с историей своей семьи. От детских воспоминаний родителей до их знакомства в Германии тридцатых годов, когда в стране уже набирал силу фашизм. От работы, которой они отдавали себя, перебравшись в Британию, до разделения наследства между повзрослевшими детьми. От школьных лет самого автора к покупке одинокого, заброшенного, забытого и, конечно, захламленного домика на берегу Темзы, с банальной, но всё равно жутковатой историей предыдущего владельца. Домика, работа по капитальному ремонту которого должна заполнить собой образовавшейся после выхода на пенсию вакуум безделья и в тоже время стать бессмысленным, но в тоже время очень важным протестом против неизбежного.
Иными словами, «Призвание» — это в том числе способ обернуться, чтобы даже не взрослыми глазами, а убелённым сединой посмотреть на успехи, провалы и сущие казалось бы пустяки, осознав ошибки там, где раньше всё казалось идеальным и правильным.
Я подумал о целой армии менеджеров, которые управляют больницей, и о стоящих над ними политиках: все они виноваты не меньше меня, но сегодня ночью они будут сладко спать в своих постелях, возможно, видя сны об установленных правительством целевых показателях или о выходных в загородном отеле, и никому из них не придется общаться ни с пациентами, ни с их родственниками.
— А ведь я еще помню времена, когда в деревне были настоящие магазины. Ваш последний, — вздохнул я. — Сейчас тут сплошь винные бары да модные бутики. Вы видели бывшую больницу вниз по дороге? Я когда-то работал в ней. Теперь там жилье для богачей. Все сады застроили, наверное. Место было слишком красивым, чтобы оставить его какой-то больнице.
Думаю, эта часть книги будет особо понятна и близка жителям так называемого пространства СНГ. Честно скажу, что я не имею ни малейшего представления о том, какой была британская медицина в конце, в середине и в начале двадцатого века. Я не знаю какие там сейчас порядки, какие реформы продвигаются, а какие только планируются. Но в том, что описывает автор, я вижу перемены схожие с теми, что случились в России, Украине, Белоруссии и пр. республиках с переходом от советского здравоохранения к конкурентной борьбе свободного рынка.
Естественно, и в государственной, и в частной клинике подход зависит от конкретного врача. Попав со «Скорой помощи» в городскую государственную больницу запросто можно было столкнуться и с халатностью, и с корыстью, от которой не получишь никакого лечения без должной, неофициальной оплаты. В частной же клинике, хочешь того или не хочешь, заплатишь записанную в официальный прайс сумму, зато получишь именно ту помощь, то лечение, какое тебе необходимо и, вполне может быть, встретишь такого врача, которому будешь благодарен всю оставшуюся жизнь.
Но очевидно, что частные случаи — одно, тенденции — совсем другое. Двадцатый век буквально фонтанировал гуманистическими и даже утопическими идеями, часть которых пусть и с грехом пополам, но удалось хоть как-то реализовать. Но время бежит. Темп жизни ускоряется. И двадцать первый век, век бизнеса и глобального рынка диктует свои законы. Пациент превращается в клиента, врач в сотрудника медицинской сферы услуг, а показатели здоровья населения отступают и теряют значение перед показатели успешности, доходности медицинских центров, клиник, поликлиник и лечебниц.
Читатель, конечно, может поспорить с автором, указав на консерватизм с происходящей из него узостью взглядов, различающих только проблемы, да недостатки. Пожилой человек рассматривает ситуацию только с одной стороны, критикуя реализуемые правительством планы за разрушение самих устоев медицины и само действующее рука об руку с крупным бизнесом правительство за непростительную глупость. Возможно, мистер Марш мог бы посмотреть шире, увидев таким образом и лучшую сторону разгромленных им инициатив, и заманчивые, выгодные как финансистам с чиновниками, так и врачам с пациентами перспективы? Или, может быть, он прав и ни к чему хорошему чрезмерное проникновение бизнеса и бюрократии в специфические области не принесёт?
Предгорья Гималаев на горизонте скрываются из виду. Зазубренные листья бананового дерева, растущего на рисовом поле рядом с больницей, начинают дрожать и ударяться друг о друга на ветру. Стайка мелких птиц взметнулась в воздух, словно горсть листьев, и тут же растворилась в небесах. Окна в кабинете для приема амбулаторных больных открыты — комнату наполняет упоительный запах мокрой земли, а лежащие передо мной истории болезни сметает со стола порывом ветра. Электричество то и дело пропадает, и на несколько минут комната погружается во тьму. Прямо над головой раздается раскат грома, эхо от которого разносится по округе.
Квартира расположена на шестнадцатом этаже типичного дома советской эпохи. Вид из окна жутковатый: огромным кругом стоят идентичные друг другу обшарпанные многоэтажки, а в центре кольца — обветшалая школа и поликлиника. Такой вот Советский Стоунхендж.
Экзотика, сэр! Извольте откушать. А, если серьёзно, то в первой книге вся экзотика исчерпывалась коротким рабочим посещением Украины заслуженным британцем, в «Призвании» автор же не раз и не два отвлекается от рассказа о своём прошлом и настоящем в туманном Альбионе, чтобы уделить время своему пребыванию как на Украине, так и в пограничном с Индией и Китаем Непале.
Непал на страницах книги стала своеобразной смесью из рождённого в природном изобилии и местной моде буйства красок замешанных в одном котле с вездесущей грязью, землетрясениями, войной, неразберихой во власти, нищетой, почти что тотальной неграмотностью, безработицей и великим множеством запущенных болезней. В результате помощь, получившему образовании в Англии знакомому нейрохирургу, стала настоящей битвой! Вид гималайских вершин из окна захватывал дух, но немногие успехи всё равно отвоёвывались у окружающего красочного бедлама благодаря стойкости немногих, да вопреки почти всему и всем.
С Украиной у мистера Марша получилось, естественно, иначе. В первой книге визит британца с мировым именем прошёл под флагом благотворительного подвига вопреки постперестроечному и постсоветскому развалу. В «Призвании» Марш возвращается в республику уставшим, измотанным и с «разряженными батарейками». За годы между первой и второй книгой страна пережила Майдан и вступила в АТО (антитеррористическую операцию) или, в зависимости от точки зрения, в гражданскую войну против самопровозглашённых Донецких и Луганских народных республик. К слову, политики в посвящённым украинским событиям частях текста буквально несколько строчек и это очень хорошо, потому что благодаря этому книга не провоцирует читателя. Или, по крайней мере, не провоцирует настолько, чтобы возникло желание вычеркнуть книгу и автора из памяти в силу принципиальных разногласий.
Главное же из случившегося на Украине с мистером Маршем — это то, что при всём своём, пусть и порядком угасшем энтузиазме он, в конце концов, напоролся на непробиваемую стену. И стена эта была вовсе не из экономической разрухи или политических разногласий. Просто в одной неприятной ситуации британский менталитет попытался исправить положение тем способом, какой обычно использовался в лондонской клинике, но всё пошло совсем не так, как предполагалось. Потому что столкнулись два уклада, два разных представления о том, что делать и как быть в одной, другой и третьей ситуации. Марш хотел как лучше, но ничегошеньки разрулить не получилось.
Что выходит в итоге? Однозначно можно сказать, что «Призвание» — это стоящая, заслуживающая внимания книга, но… В силу поднятых автором проблем вторая и последняя часть мемуаров британского нейрохирурга оставляет ощутимо более тяжелый осадок по сравнению с дебютным «Не навреди». Пусть это прозвучит банально и предсказуемо, но, если кто-то из читающих этот текст захочет сам познакомиться с творчеством врача, чьи руки в своё время потрудились во множестве черепов и позвоночниках, лучше начать с книги, взявшей в своё заголовок кусочек клятвы Гиппократа, чтобы потом, в зависимости от полученных впечатлений определиться с желанием погрузиться в прощальное продолжение.
